Жорж Клотц - Доллары за убийство Долли [Сборник]
— Нисколько. Это может быть простой случайностью. Если этот дом пустой…
— Да… но он не пустой.
— Как можете вы это знать?
— Это уже моя профессиональная тайна. Я охотно помогу вам в ваших розысках, но не спрашивайте у меня больше, чем я могу сказать.
— Чтобы говорить так утвердительно, вы должны иметь доказательства.
— Нечто в этом роде. Лицо, сообщившее нам об том случае, было, без сомнения, хорошо осведомлено.
— Его имя?
— Право же, господин комиссар, вы задаете мне затруднительные вопросы… Не могу же я вам выдать одного из наших товарищей!..
Комиссар посмотрел на Коша в упор:
— А если я вас заставил бы говорить?
— Не вижу, каким способом вы заставите меня сказать то, о чем я желаю умолчать, разве подвергнете меня пытке — да и то… Но я вовсе не хочу ссориться с вами и потому предпочитаю признаться вам, что я ничего не знаю о нашем корреспонденте: ни его имени, ни его возраста, ни его пола, ничего… ничего… кроме правдивости его голоса, точности его показаний, уверенности его слов…
— Повторяю вам, месье, раз полиция ничего не знала, только убийца или его жертва могли говорить. Но, как вы говорите, жертва умерла… Остается убийца…
— А может быть, это и есть мое предположение?
— Это великолепно! Вот самый необыкновенный преступник, о котором я когда-либо слышал. За все время моей долголетней службы я никогда подобного ему не встречал. Прошу вас, Кош, если он из числа ваших друзей, покажите мне его.
— Дело в том, — возразил Кош со своей вечной улыбкой, — что он едва ли разделяет ваше желание встретиться с ним. Я, впрочем, не верю в его виновность — это просто мой корреспондент. Если бы я знал наверное, что он и есть убийца, то уважение закона не позволило бы мне что-либо от вас скрыть. Я скорее думаю, что мы имеем дело с сыщиком-любителем, обладающим редкой проницательностью, но работающим ради удовольствия, ради славы…
В это время один из агентов подошел к комиссару:
— С другой стороны выхода нет. Задняя стена дома соприкасается с соседним жилым помещением, и единственная дверь та, около которой мы стоим.
— В таком случае войдем, — проговорил комиссар. — Слесарь пришел?.. Впрочем, его не нужно, дверь отворена.
— Не разрешите ли вы мне сопровождать вас? — спросил Кош.
— Жалею, что должен отказать вам. Но, видите ли, я предпочитаю быть один для предварительного следствия, если таковое потребуется. Как ни законно желание публики быть осведомленной, желание правосудия иметь полную свободу действий кажется мне еще более законным.
Кош поклонился.
— К тому же, — продолжал комиссар, — я не думаю, что этим причиню ущерб вашей газете. Ваш корреспондент, наверное, знает столько же, сколько буду знать я, выходя из этого дома. И если бы случилось, что я в интересах следствия сочту нужным скрыть от вас какую-нибудь подробность, он, конечно, вам ее сообщит…
Кош закусил губу и подумал:
«Напрасно ты иронизируешь со мной. Мы еще с тобой об этом потолкуем».
Больше всего его бесило то, что к нему не относились серьезно. Хотя он и знал, что последнее слово останется за ним, все же он не мог слышать равнодушно-насмешливого тона, которым с ним говорили.
Он посмотрел, как комиссар, его помощник и инспектор вошли в дом, пожал плечами и стал у дверей, чтобы быть уверенным, что если уж его не впустили, то и никакой другой репортер не войдет туда. Около дома собиралась толпа, привлеченная присутствием полиции и необычным движением входящих и выходящих из него людей. Один из любопытных объяснил дело по-своему: это был обыск на политической подкладке; другой, прочитавший «Солнце», восстановил факты: тут было совершено убийство. Он вдался в подробности, указывая час, намекая на таинственные причины этой драмы. Полицию начинали уже обвинять в бездействии. Разве не лучше было бы, вместо того чтобы расставлять полицию около дома, разослать ее во всех направлениях? Обыскать все трущобы?
Впрочем, что удивительного, если преступники сделались так смелы? Разве полицейские стоят когда-нибудь в опасных местах? А что такое улицы после двенадцати ночи? Разбойничьи притоны; и за такую охрану с каждым годом все увеличивают налоги. Невозмутимые полицейские рассеянно слушали все эти разговоры. Коша первые минуты они забавляли. Но скоро он перестал Слушать. Беспокойное любопытство терзало его. Он мысленно следил за комиссаром, он представлял себе его входящим в коридор, поднимающимся по лестнице и останавливающимся на площадке в нерешимости между несколькими дверями — если только следы крови, которые он ночью мог и не заметить, не показали ему дороги. На него вдруг напало сомнение: а что, если убийцы правда оставили свои следы на лестнице, — вся его mise en scene становилась бесполезной. Но этот страх скоро прошел. Если бы это было так, комиссар успел бы уже войти в комнату, слышны были бы голоса. Нет. Там, наверху, за закрытыми ставнями ощупью шли по темным комнатам. Окно коридора, выходящее на бульвар, было защищено плотной занавеской: он сам задернул ее ночью, чтобы никто не помешал.
Ему явственно представился тяжелый воздух этой залитой кровью комнаты, едкий запах недопитого вина в стаканах, он увидел черную дыру разбитого зеркала и ужасный труп с огромными глазами, распростертый поперек кровати.
Никогда он не переживал более тревожных минут, никогда мысли его не бежали так быстро.
Он смотрел на эти четыре окна и думал:
«Которое из них окно спальной? Которое откроется первым?»
Вдруг довольно уже многочисленная толпа заколыхалась, и посреди воцарившегося гробового молчания раздался стук ставен, ударяющих о стену. Между двумя растворенными половинками окна показалась голова и тотчас же скрылась.
Кош посмотрел на часы. Было три минуты десятого.
В эту минуту правосудию сделалась известна частичка того, что он знал уже с начала этой ночи. Он опередил его ровно на восемь часов. Важно было суметь использовать их, но прежде всего нужно было узнать первое впечатление комиссара.
Это впечатление — большей частью ошибочное — имеет серьезное влияние на ход следствия. Плохой полицейский бросается без оглядки на первый попавшийся след, стараясь во что бы то ни стало «работать быстро»; настоящий же сыщик, ни на минуту не теряя спокойствия, медленно подвигается вперед, уверенный в том, что время, разумно потраченное, никогда не потеряно и что самый логический вывод имеет меньше значения, чем самая пустячная улика, которую всегда находишь, когда умеешь смотреть.
Любопытных собралось такое количество, что пришлось оцепить часть улицы около дома, и в образовавшемся свободном полукруге Кош и несколько поспешивших на место преступления журналистов оживленно разговаривали. Представитель одной из вечерних газет, горячий и голосистый южанин, сердился, что не может узнать ничего определенного. Ему необходимо было иметь статью к двенадцати часам дня, а было уже около десяти! Коша, газета которого была единственной, опубликовавшей это известие, осаждали вопросами. Но его обыкновенная болтливость совершенно исчезла.
Он ничего не знал. Он ожидал, как и все другие. Если бы ему что-либо было известно, он с удовольствием поделился бы своими сведениями с коллегами. Ведь так всегда делается между репортерами. И не таким ли образом получаются самые верные и точные известия? Каждый приносит свою лепту, а потом все пользуются общими сведениями, и таким образом все телеграммы черпаются из одного источника, только каждым «специальный корреспондент» различно резюмирует свою. Такой способ выгоден для всех, так как нельзя требовать, чтобы один человек был одновременно в десяти местах. И притом, чтобы вести расследование, нужно обладать иногда очень крупными суммами денег, недоступными одному лицу и возможными для двух или трех работающих сообща.
И Кош продолжал доказывать, что он ничего не знает, напоминая десять, двадцать случаев, когда он, как хороший товарищ, делился с другими сведениями, полученными им благодаря счастливому случаю и его собственной ловкости.
Южанин соглашался с его словами, сгорая тем временем от нетерпения. Другие могли быть спокойны — перед ними были еще целый день и целый вечер для собирания новостей; для него же каждая минута дорога.
Он не мог никак понять, что комиссар не принимает в расчет этого, важного обстоятельства.
…Время шло, но никто не выходил из дома. Один из репортеров высказал мнение, что не мешало бы выпить и что лучше было ожидать в кафе, чем стоя перед домом. Но где найти его в этой трущобе?
— В двух шагах отсюда, — сказал один из собравшихся прохожих, — дойдете до конца бульвара, заверните на avenue Henri Martin; на площади Трокадеро вы найдете кафе.
— Великолепно! — обрадовался южанин. — Вы идете с нами, Кош?
